Белинков Аркадий Викторович - Сдача И Гибель Советского Интеллигента, Юрий Олеша
Аркадий Викторович Белинков
(1921-1970).
СДАЧА И ГИБЕЛЬ СОВЕТСКОГО ИНТЕЛЛИГЕНТА.
ЮРИЙ ОЛЕША.
СОДЕРЖАНИЕ
Я пришел домой...
Образ мира
Первая книга о Толстяках
Поэт и Толстяк
Цветок, садовник, узник и каменщик
Проглоченная флейта
"Собирайте металлолом!"
Смерть поэта
Я ПРИШЕЛ ДОМОЙ...
Я пришел домой и увидел на двери нашей комнаты приколотую записку. Вот
что там было написано:
"Аркадий. Я опять ничего не успела. Сходи, пожалуйста, в магазин,
купи: хлеба полкило, если есть - обдирный, макароны одну пачку, мыло хоз.
один кус., соль одна пачка. Я работала целый день и опять ничего не успела.
На тумбочке 80 к. Должна быть сдача. Пожалуйста, не потеряй. Целую, Наташа.
Извини, что отрываю тебя, но ведь надо же как-то жить. Обязательно возьми
авоську. Целую, Наташа".
Я взял авоську, восемьдесят копеек и пошел в магазин.
Через час я вернулся и увидел на двери приколотую записку. Я
внимательно прочитал ее. Там было написано:
"Дорогой Аркадий!
Был у вас, к сожалению, не застал. Жаль. Приехал без звонка. Давно
хотелось поговорить. Все время думаю о том, что есть что-то неправильное,
ошибочное в том, как мы живем, как пишем. Вы понимаете, наша жизнь полна
трудностей, забот, волнений, даже радостей (впрочем, не будем
преувеличивать), одним словом, всего, что бывает во всякой жизни, а мы,
едва сдерживаясь, чтобы не сорваться, садимся за письменный стол и пишем
что-то, никакого отношения к тому, чем живем, не имеющее. Я не раз думал об
этом. Это, очевидно, не только наша беда, это какой-то закон, который редко
кто может преодолеть. Я всегда в таких случаях вспоминаю Свифта. Жил
человек среди других людей, которые, как все люди, были заняты ежедневными
заботами, суетой, важнейшими политическими событиями, но когда они садились
за стол, то сразу же обо всем этом забывали и начинали писать "Похищение
локона" и всю эту кто сентиментальную, кто классичес-кую дребедень. Им даже
в голову не приходило, что нужно писать о том, чем живут другие люди, чем,
наконец, они сами живут. Эта жизнь не имела отношения к литературе.
Считалось, что литература это просто похищение локона или про Муция
Сцеволу. А вот Свифт думал не так. Он ел, пил, читал газеты, как и они,
ходил на заседания парламента, он писал о том, что видел, что слышал, чем
жил сам и чем жили другие. Так написан "Гулливер". Это вот и было важно.
Это, а не про Муция Сцеволу, выражающего категорию твердости, оказалось
важным через 200 лет.
Ваша беда (да и не только Ваша, все мы хороши) в том, что Вы
мучаетесь, страдаете, радуетесь, читаете газеты, размышляете о политике, о
жизни, а потом садитесь за стол и пишете об истории и так (я это
подчеркиваю, именно в этом смысл), что все написанное не имеет, простите
меня, ну, никакого отношения ко всему тому, что так важно. Вы не
представляете, как все это меня бесит. Ладно, встретимся, поговорим более
подробно. Лена чувствует себя неважно. Сусанке в школе глаз подбили.
Звоните. Ваш Андрей".
Я медленно вытащил из авоськи полкило хлеба, коробку макарон, кусок
хозяйственного мыла и пачку соли, положил на тумбочку двенадцать копеек
сдачи и сел за письменный стол.
- Книги Юрия Олеши, - писал я, - точны, как маленькие макеты нашей
истории...
- Но ведь надо же как-то жить, писать... - думал я. - Что же сделал
Свифт?
Я медленно кружил по комнате, водя пальцем по книжным полкам.
- Что же самое главное в человеке? - размышлял я. - Внутреннее
сопротивление. - Я нарисовал на стекле сигму... Одну, другую... (символ
